Родичи - Страница 65

— Ну, — выдохнул Грановский. — Помолясь!

Каким-то особым приемом, сверху вниз, костяшками кулака, он нанес удивительный по резкости удар в середину шерстяного затылка Арококо. При этом ноздри полковника коротко выдохнули, он сделал шаг назад и стал наблюдать.

При ударе голова черномазого мотнулась к стене, глухо ударилась о бетон и осталась лежать недвижимой.

«Переборщил, — понял Грановский. — Сознание потерял, сука!»

Полковник решил переждать минуту, затем, подойдя к нарам, сунул руку в перчатке к лицу Арококо, схватил за нос и стал выкручивать голову к себе физиономией. Ему это удалось легко, что-то треснуло, и получилась вполне странная картина. Все тело Арококо лежало поворотившись к стене, и лишь голова лицом в обратную сторону.

Грановский матюгнулся про себя, поняв, что сломал уроду шею, задумался о том, как оправдается перед начальством, но тут голова приоткрыла один глаз сверкнув им почти радостно, затем растянула губы в улыбке и выпустила изо рта зловоние.

— Ну, вот и чудно, милый, — обрадовался полковник, собирая кулак для следующего действия. Он решил отойти от намеченного плана и забить свое собрание костей в ухмыляющийся рот Арококо.

— Сейчас я тебя зубов всех лишу! — предупредил Грановский, выпустив свой кулак в цель, но в последнее мгновение увидел, как пасть Арококо открывается втрое шире, нежели у обычного человека, свободно пропуская кулак в перчатке в зловонное нутро.

Затем все произошло мгновенно. Язык Арококо облизал кулак Грановского, отыскивая большой палец, а мелкие зубки сомкнулись разок и откусили с хрустом найденное. После сей экзекуции пасть черномазого выплюнула беспалую руку полковника, челюсти зажевали быстро-быстро, затем колючий, словно еж, кадык поехал скоростным лифтом к ключицам, а затем столь же быстро вернулся восвояси. Арококо некоторое время прислушивался к ощущениям в желудке, как будто остался доволен, и протяжно рыгнул.

Теперь, сожрав второй палец Грановского в довесок к обеду, Арококо Арококович был сыт и настроен безмятежно.

Того же нельзя было сказать о полковнике, оставшемся без больших пальцев на обеих руках. Осознав это чудовищное уродство, прочувствовав выдающуюся боль, специалист потерял хладнокровие и попытался окровавленной рукой расстегнуть кобуру с табельным оружием. Это ему удалось, но пистолетик без большого пальца никак не ухватывался и в конце концов упал на бетонный пол.

— Гы! — осклабился Арококо, с удовольствием наблюдая за немощью Грановского.

Это «гы» окончательно добило теперь уже бывшего специалиста, и он с криком: «Сука-а-а-а!» — бросился на врага, который, в свою очередь, удивился такой прыти истекающего кровью дурака, не двинулся и мускулом единым, возлежа на нарах, как в шезлонге под солнцем…

Братья-прапорщики слышали, что за бронированной дверью происходит нечто, выходящее за рамки их представлений, но, памятуя инструкции, выданные Грановским, держались стойко и в ситуацию не встревали.

Тем не менее события продолжались…

Пасть Арококо опять открылась наподобие собачьей обнажая вонючий зев. Кривые пальцы тисками схватили Грановского за кисть перебинтованной руки, подтянув ее к слюнявым деснам…

Перед экзекуцией Арококо Арококович опять сказал «гы» и трижды куснул раненую конечность.

Здесь близнецы услыхали такой душераздирающий крик, будто свинью резали неопытной рукой. После этого крика раздался следующий, и вовсе леденящий души, отчего близнецы твердо решили покинуть внутренние войска и возвратиться в деревню на должности трактористов.

Затем все стихло, и тишина беспокоила уши целых полчаса, пока братья собирались с силами, чтобы открыть камеру и посмотреть, что же все-таки там произошло…

На полу камеры лежал, скрючившись, полковник Грановский. Он был точно мертв, но что более всего поразило близнецов — это ушные раковины, ноздри и рот командира. Все естественные дырки на лице полковника были заткнуты его же пальцами, а стены камеры сплошь залиты кровью.

Подследственный стоял над жертвой и облизывал свинячьим языком свою харю.

Прапорщиков-близнецов он убил двумя выстрелами. Пули попали братьям точнехонько в сердца, и оба умерли почти одновременно. Старший тотчас, а младший двумя минутами позже. Таким образом, Чук и Гек прожили жизни одинаковые, вплоть до секунды продолжительностью, не очень выразительные и не слишком удачные судьбы, как оказалось…

Арококо Арококович далее действовал столь же решительно. Миновал следующую охрану, стрельнув дважды, выбрался на двор, сиганул через трехметровый забор и был таков…

Черномазый оставил после себя пять трупов, и сильный запах наступающего лета исходил от мертвых близнецов…

— Объявляли «Перехват»? — поинтересовался генерал.

— Объявляли.

— Ничего?

— Ничего, — подтвердил начальник изолятора. — Пацанов жалко.

— Жаль, — подтвердил Иван Семенович, вспомнив лица близнецов.

— А в коридоре земляникой пахнет, — зачем-то сказал начальник.

— Ага, — машинально ответил генерал, но что-то резануло его слух, и он почти закричал в трубку: — Всех на вскрытие! Вызовите этого… как его… ринолога! Специалиста по носам! Все проделать срочно и доложить! Ясно?!!

— Так точно! — ответил начальник, удивленный таким генеральским напором насчет ри… ухогорлоноса.

Повесив трубку, начальник изолятора попытался представить, что он скажет двоюродной сестре про смерть ее близнецов… Так ничего и не надумал…

А Иван Семенович, до крайности возбужденный произошедшим, вдруг как-то неожиданно расслабился телом и душой, вспомнив, что они с Машей идут в пятницу на балет в Большой. А еще он опять подумал, что ничего ревностного в душе его по отношению к службе не осталось. Как странно все это. То ревностность в служении Отечеству, то прохлада к родным берегам.