Родичи - Страница 84

К оглавлению

Остановилась машина, и она уселась на заднее сиденье.

— А я вас знаю, — сказал человек-водитель, нажав на газ.

— Откуда? — улыбнулась счастливая для всего мира девушка.

— Подвозил вас к этому дому с молодым человеком. У него еще волосы белые…

— Вспомнила! Он вам торт желал с голубым кремом!

— Ага… Вам куда?

— К Большому театру…

Дальше они ехали молча. Человек-водитель сокрыл от счастливой девушки, что у него недавно был этот торт. Зачем делиться счастьем, если его еще совсем немного!.. У нее-то вон сколько!..

А Зоська еще не знала, что шейх ее обманул и не возьмет в Арабские Эмираты… А еще она не ведала, что беременна мальчиком, который переживет ее на тысячу сто пятьдесят три года…

В пятницу к вечеру он вдруг сказал Машеньке, что пойдет на премьеру в Большой, и лишь после этого закрыл жене удивленные глаза.

Вызвал машину и медленно поехал по Тверской, вспоминая водителя Арамова.

Подъезжая к Театральной площади, неожиданно увидел за линией оцепления необычайно красивую девушку. Но не красота привлекла генерала, а какая-то огромная одухотворенность в ее глазах. Милиция не пускала девушку, тесня тоненькую фигурку лоснящимся крупом гнедой кобылицы. Вероятно, у девушки не было билета, а у Ивана Семеновича имелось их целых два. Один — Машенькин…

Он приказал водителю остановиться, вышел из машины, предъявил милицейскому майору удостоверение и велел, чтобы девушку пропустили.

— Вы хотите на «Спартака»?

— Хочу!

Она произнесла это «хочу» с такой счастливой надеждой, что Бойко невольно улыбнулся и сказал:

— Садитесь в машину!..

В театре разве что на люстрах не висели.

Партер бряцал бриллиантами, сверкал «Патеками», произносил наиумнейшие фразы, бельэтаж был настороженно интеллигентен, а галерка, состоящая из балетного молодняка и выцветших старух, гудела так, как будто оркестр настраивался. Впрочем, оркестр надраивался само собой!

Вера и Иван Семенович оказались в ложе рядом с правительственной. Они сидели в плюшевых креслах и не разговаривали.

Неожиданно из-за кулисы показалась голова Ахметзянова.

— Патологоанатом, — констатировал генерал.

— Что? — не расслышала девушка.

Тут объявили, что в зале присутствует Президент Российской Федерации, и раздался такой шквал аплодисментов, что зазвенели хрустальные люстры.

Иван Семенович скосил взгляд и разглядел Первого. Тот, оживленный, общался с Премьером. Чуть поодаль сидели министр культуры и министр внутренних дел. Последний был хмур, со взглядом недобрым… Когда же он, в свою очередь, увидел Ивана Семеновича в обществе молоденькой красотки, просто уронил челюсть…

До увертюры оставалась минута, и за кулисами Лидочка давала господину А. последние наставления.

— Главное, не дрейфь! — говорила она, заглядывая премьеру Михайлову в глаза, и с каким-то мистическим ужасом определяла в них, голубых, полнейшее спокойствие, как будто он не Спартака через минуту танцевать станет, а пришел на диспансеризацию.

— Ни пуха! — пропыхтел Алик и, не дождавшись ответа, наставил: — «К черту» надо говорить!

Студент Михайлов молчал, словно и не слышал певца.

— Надо, надо! — подтвердила Лидочка.

— Провалимся! — затрясся Ахметзянов. — Пошлите нас к черту!!!

Студент Михайлов посмотрел на всех изумленно, здесь оркестр сыграл вступление, и балет начался…

Вряд ли стоит описывать все хореографические чудеса подробно. Достаточно сказать, что даже для искушенных зрелище было поистине фантастичным. Премьер прыгал так высоко и длинно, что если бы зрители не видели сего своими глазами, то в рассказы бы не поверили. От фуэте господина А. зал рыдал, особенно когда появлялись партнеры, жалкие карлики с лягушачьими прыжками в сравнении.

Президент России затих и честно следил за происходящим. Он понимал, что, поставь танцора и его в этом зале рядышком, танцора вознесут, а его, Первого, забросают помидорами. У него промелькнула мысль, что вовсе не он стержень круговорота в природе, но она, мысль, мелькнув, исчезла…

Министр внутренних дел за действием не следил вовсе, а думал, как свернуть башку генералу Бойко.

Министр культуры мысленно прокручивал дырочку лацкане фрака от «Бриони», понимая, что в центре Москвы сейчас происходит событие, способное потрясти весь цивилизованный мир, а за это орденок-то непременно дадут!..

Вера плакала…

Генерал Бойко ронял слезы, понимая, что жизнь кончилась… Иногда в его мозгу мелькал образ именного пистолета…

Сидящий в бельэтаже Боткин вдруг догадался, что не один он в природе гений, и от этого чуть не потерял сознание, уронив рыжую голову на Катеринино плечо. Девушка откликнулась чуткостью и положила ладошку на причинное место Киши. Благо в театре темно было…

В финале балета оказалось, что цветочная Москва работала сегодня исключительно на Большой. Цветами завалили всю сцену, занавес поднимали сорок четыре раза, а криками «браво» все же сорвали с десяток хрустальных подвесок главной люстры Большого.

В самом углу галерки тихонько аплодировал Арококо Арококович. Он улыбался, сверкая мелкими зубами. Внезапно Арококо закрутился в фуэте и проделал их кряду штук семьдесят. Но никто этого не видел, кроме какой-то длинной старухи, которая перекрестилась, шепча губами «свят-свят!»…

А потом премьеру жали руку Президент, Премьер. Министр культуры целовал в губы, а министр внутренних дел, не заходя за кулисы, отбыл в неизвестном направлении…

Лидочка терла веко, пытаясь при Президенте пустить слезу, но была суха до основания. Альберт Карлович был в этом более удачлив и рыдал откровенно, вызвав в Президенте отвращение и вопрос: «Отчего в балете столько пиде… гомосексуалистов?..»